Раздел: Якутские сказки

Шел путем-дорогой старик и нес с собой слиток золота величиной с конскую голову. Где он его добыл - неизвестно, куда и зачем шел - тоже неведомо.

Долго ли, коротко ли шел путник, уставать начал. Видит, навстречу ему - всадник.

В стародавние времена дело было. Ехал один человек и видит - люди стогуют сено. Но стогуют как-то странно: сначала поставили глухую изгородь вокруг будущего стога, а теперь через эту изгородь волочат быка, который привез очередной воз сена. Тянут-потянут быка с возом - перетянуть через изгородь не могут. И так и этак стараются, все силы напрягают, а толку никакого.

Путник подошел к ним, спросил:

Жили у голубого озера гордый якут с дочкой и добрый якут с сыном. Совсем рядом их юрты стояли, а никогда они друг к другу в гости не ходили. Встретятся, бывало, на берегу, добрый якут почтительно кланяется, а гордый якут и не смотрит на него. Добрый якут сядет на улице курить лицом к юрте соседа, а тот спиной повернется. Добрый якут идет ловить рыбу на ближний берег, а гордый якут - на самый дальний. Так вот и жили.

Однажды пробегал мимо глубокого озера большой ветер. Посмотрел он на людей, как они в неладу живут, и думает: «Дай-ка попробую их одинаковыми сделать».

На могучей раскидистой иве высиживала своих птенцов птица Текэй. И на ту пору заявилась в эти места рыжая лиса. Подошла к иве, подняла морду вверх и сказала:

- Птица Текэй, снесшая четыре яйца, если ты не хочешь, чтобы я измяла зубами твою сугробистую зимой поляну, не изгрызла твою тучную летом долину, не свалила твою старую раскидистую иву, спусти мне одно яйцо.

Давно это еще было. Пришла лиса на птичье собрание и хитростью, обманом заманила птиц к себе в дом. Завела их в дом, а сама улеглась поперек двери: мол, как только они уснут, я их и съем.

День караулит лиса своих гостей, другой – птицы глаз не смыкают. Больше того: выбрали они чуткую, бессонную кукшу – по-другому говоря, сойку – и попросили ее поближе к хозяйке дома расположиться.

Бежит однажды Мышонок. Бежит, а навстречу ему Оленёнок.

Мышонок и спрашивает его: - Дружок Оленёнок, откуда ты и куда идёшь?

Говорят, однажды рано утром встала маленькая старушка, пяти коров хозяйка, и пошла в поле.

На широком поле увидела она хвощинку-траву с пятью отростками.Вырвала она хвощинку - не сломала ни корешка, ни одного отростка. Принесла хвощинку в юрту, положила на подушку. Потом вышла, села доить своих коров.

Некогда жили в соседстве, в урочище Бурунур, богач Боилыт и бедняк-старик Бордо с тремя сыновьями: старшего звали Додой, среднего Налыбыр, младшего Берт-Эрь.

Бордо и сыновья занимались охотой, тем и существовали. В один год, неизвестно почему, совершенно не было охотничьего промысла, и жить беднякам пришлось очень трудно. Несмотря на то, что иной раз им приходилось ничего не есть, они все-таки держались, не ходили на грабеж. Пришла, однако, такая сильная нужда, что отец предложил сыновьям, чтобы один из них продался в рабы к Боилыту. Сыновья подумали и решили между собой, чтобы шел в рабы старший, Додой. На другой день Додой пошел к Боилыту, рассказал ему, что охота у них неудачна, что дома есть нечего, и просил Боилыта помочь им, спасти их от голодной смерти, а его взять за то в рабы. Боилыт выслушал, пожалел их и сказал:

Когда-то у ласки был длинный и пушистый хвост. Ничем не хуже, чем у горностая. Она ведь и по роду-племени - родная сестра горностаю, и такая же шустрая, ловкая и быстрая. Недаром про нее говорят: на макушке кола девять раз повернется.

А еще ласка ужасно любопытная: до всего ей дело, все ей надо понюхать и потрогать. Немудрено, что, бегая и прыгая по лесу, заглядывая под каждый кустик да в каждую норку, ласка как-то угодила в охотничий капкан.

Говорят, в глубокой древности куропатка, как и другие птицы, улетала зимовать в южные страны. Но летала она плохо, постоянно садилась отдыхать и тем самым задерживала на перелете других птиц. Птицам это, понятное дело, не понравилось, и однажды осенью они не взяли ее с собой на юг. Куропатка осталась зимовать здесь.

Весной, когда птицы вернулись, они увидели, что куропатка за зиму не только не отощала, а даже разжирела. И опереньем стала нарядней, обулась в теплые камусы. Завидев своих вероломных друзей, она пропела: