Казахские народные сказки : Бозинген

Не дождаться, видно, мне верблюжонка от Бозинген. Не посо­ветуете ли, что делать?
Ничего путного не услышал он в ответ от собравшихся аулчан. Только один мальчик-сирота, жавшийся к порогу, сказал:

Кланяюсь низко сородичам   знатным.
Те, кто сиротскою долей отмечен,—
Хватит ли вам, аксакалы, терпенья
Выслушать речь бедняка -сиротины?
Если меня не осыпите бранью
Я возвращусь и счастливым, и сытым.
...Вы Бозинген заберите из стада.
Пышным ковром ее сразу накройте,
В ноздри проденьте шелковую нитку
И к частоколу поставьте на привязь.
Пусть за ней ходят старик и старуха.
Пусть ни на миг с нее глаз не спускают.
Пусть не жалеют любви и заботы.

***

Мальчика речи пришлись всем по нраву.
Вскоре в аул привели верблюдицу.
Пышным укрыли ковром домотканным.
Нитку шелковую в ноздри продели,
Колышек вбили, резьбою увитый.
Чтобы следили за ней неусыпно.

Прошло двенадцать месяцев, настала пора Бозинген разродиться. И вот в один прекрасный день принесла она верблюжонка, золотоголового, серебробедрого. Обрадовались старик со старухой и пошли бы­ло просить суинши у Багланбая, но попались им на пути аульные про­ныры торговцы.
Куда направляетесь?
Отвечают им старик со старухой:
Идем получить суинши у Багланбая. Верблюдица его принесла верблюжонка — золотоголового, серебробедрого. Торговцы в ответ:
- Оттого, что вы пойдете и получите суинши, счастливей станете, что ли? Не лучше ли продать верблюдицу и поделить деньги поровну? А потом и верблюжонка, спрятав его до поры до времени за семью же­лезными замками, продать, когда подрастет.
Не хотели соглашаться старик и старуха, да шутки с купцами пло­хи — пригрозили убить. Тогда делать нечего, пришлось согласиться.
Повели Бозинген на базар, продали караванщикам. Те, привязав к своим верблюдам, повели Бозинген за собой. Плача, тоскуя по оставлен­ному верблюжонку, говорит верблюдица купцам-караванщикам:

С первого дня, как на свет появилась,
Было одно мне знакомо желанье.
Все претерпела детеныша ради:
В знойную пору ковром укрывалась.
Перьями филина лоб украшала,
Мучила ноздри шелковою ниткой.
Всякого встречного слезно молила,
Чтоб вразумил меня добрым советом.
Разве ж такого ждала я исхода —
Проданной быть торгашом на базаре?
Счастья единственного лишившись,
Чем заслужила тяжелую кару?

 

Небом безоблачным мне ль любоваться?
Где мой бота, по нему я тоскую!
И за чужим караваном ступая,
Слезы из глаз моих льются на землю,
Льются из вымени млечные струйки.
Ведь долгожданного мной верблюжонка
Досыта я накормить не успела!
И   оттого,   что   лишилась   отрады,
Черный огонь иссушает утробу,
Нервы сдают постепенно и млеет
Тело от нежности неутоленной.

Вечером караванщики остановились на ночлег. Переполненная тос­кой, причитая и плача, обратилась Бозинген к пролетающим птицам:

Вы, что летаете вольно по небу.
Ты, пустельга, ты, стремительный сокол,
Утром насытившись кормом-добычей,
В полдень взмываете в синие дали.
Где-нибудь, пусть далеко или близко.
Вам не пришлось ли случайно приметить
В шумной толпе сироту-верблюжонка,
Крики которого всем надоели.
Плачет, страдает, томится который?
«Нет, не видали»,—ответили птицы.
Сокол с летящей вослед пустельгою.
В небе высоком летая кругами,
Падаешь камнем, завидев добычу,
Ждешь, когда к ней подоспеет хозяин...
Беркут мой, с крыльями в черных накрапах,
Ты, из далеких краев прилетевший,
Видел ли плачущего верблюжонка?
Может, его продают на базаре?
Голоден он и никем не ухожен!
Ты верблюжонка такого не видел?
«Нет, не припомню»,—ответил ей беркут.
Гордый орел, над землею парящий,
Тот, кого люди по праву назвали
Лучшей из птиц и царем всех пернатых,
Ты не видал ли поникшего в горе
Вечно тоскующего верблюжонка?
Ты сироту-верблюжонка не видел?
Ты, кому ведомы тайны ночные,
Мудрый, с глазами горящими филин,
Издалека прилетел ли к нам нынче?
Может, ты, филин, и высмотрел где-то:
Шею свою по-лебяжьи согнувши,
Плачет в ночи сирота-верблюжонок,
Криком отчаянным мать призывая?
Филин в ответ: «Верблюжонка? Какого?»