Казахские народные сказки : Суд бия бальтекея

- Все мое богатство, все мои табуны и стада принадлежат вам троим поровну. Живите дружно, не ссорьтесь, ведите торговые дела сообща и не обижайте моих жен. Оставляю вам тысячу пятьсот дилла, которые я берег на черный день. Берегите деньги на крайний случай, когда постигнет вас несчастье. Тогда разделите золото по-братски между собой, и пусть каждый сам по себе на свой страх продолжает торговлю. Заройте золото в горах, в сохранном месте, чтобы никто, кроме вас троих, не знал о нем.
Оставив такое завещание, Нуржан умер. Сыновья  похоронили отца  и сразу  после  поминок  поспешили выполнить его последнюю волю.
Они отправились в горы Чингис, нашли там глубокую пещеру, спрятали в укромном месте мешок с золотыми монетами, засыпали его землей, а вход завалили камнями. Окончив это дело, братья, никем не замеченные, направились домой.
В первые годы после смерти отца они жили дружно я удачно вели сообща торговые дела. Потом между ними начались разногласия, и дело дошло до крупной ссоры. Торговля от этого пришла в упадок. А тут еще зима выдалась тяжелая. Во время джута полегли все бараны и лошади, а летом от чумы погиб весь рогатый скот. Наступило полное разорение.
Вспомнили братья отцовский завет жить дружно, но было уже поздно.
Решили они разделить отцовское золото, чтобы в одиночку начать торговлю.
Отправились братья в горы Чингис, нашли пещеру, где был зарыт клад, раскопали яму и вытащили мешок с монетами.
Пересчитали они их и обнаружили пропажу: в мешке не хватало ровно пятисот дилла.
  Кто    мог    взять    третью   часть    нашего    клада? — вскричал  изумленный   Акыт.— Вор   утащил   бы   весь мешок. Это дело рук кого-нибудь из нас! Кто же взял свою долю?
  Не я! —ответил Сабит.
  И не я! — повторил за ним Хамит.
  В таком случае,   вы думаете, что   это сделал я? — спросил с возмущением Акыт.
Братья крепко поссорились, чуть не подрались. Но Акыт сказал:
  Не будем напрасно спорить и браниться. Никто из нас не сознается, а злость может довести не только до драки, но и до убийства. Поедемте к мудрому бию Бальтекею. Он справедливо рассудит нас  и найдет  виновного.  Положимся на его мудрость.
Сабит и Хамит согласились. В тот же день братья отправились в путь.
Вот едут они степью и дружно разговаривают, забыв о ссоре. Акыт посмотрел на зеленую траву  и сказал:
  Должно  быть,  близко аул.  Я  вижу  на  траве  след сильно усталого верблюда, совершившего дальний переход с тяжелой поклажей.
Сабит взглянул на траву и сказал:
  Правда, здесь прошел верблюд, у которого правый глаз кривой.
Хамит подумал и добавил:
  Да,   Сабит  прав — верблюд   был   слеп   на   правый глаз. И ты, Акыт, сказал тоже правду — верблюд шел под вьюком. Он нес бадью с медом.
Отъехали братья довольно далеко и встретили всадника, судя по одежде — татарина. Остановились, поздоровались. Татарин сказал:
  Друзья,   я   потерял   верблюда.   Не   видали   ли   вы его?
   Нет!
Поехали они рядом. Разговорились.  Акыт спросил:
  Верблюд был усталый и шел под тяжелым вьюком издалека?
  Да, да... Мы с хозяином проехали Кара-Кумы и сорок дней уже в пути.
  Твой   верблюд   приметный,— сказал    Сабит.— Он ведь кривой на правый глаз.
Татарин насторожился:
  Кривой! Откуда же ты знаешь, если его не видел? А Хамит успокоил:
  Ты не беспокойся. Он под тяжелым вьюком далеко не уйдет. Бадью с медом не так легко нести.
  Аллах  великий! — вскричал  татарин.— На  верблюде навьючен мед.  Значит,  вы его видели,  а если отказываетесь,  значит,  сами   и   украли   моего   верблюда.  Лучше признавайтесь, а не то я вас потащу на суд к мудрому бию Бальтекею!  Придется вам не только отдать верблюда,  но заплатить штраф и судебные издержки.
Братья перемигнулись между собой и согласились:
  Ну, что же, поедем вместе к бию. Нам по пути! Поехали они вчетвером дальше. Приехали в аул Бальтекея. Бий, узнав, что к нему прибыли дети славного Нур-жана, принял их с распростертыми объятиями.
  Рад, очень рад, что аллах привел встретить дорогих гостей! — говорил Бальтекей.
Он распорядился освободить для братьев отдельную юрту и заколоть самого жирного барана. Братья расположились на отдых. Им принесли хорошее угощение: чай, баурсаки, изюм, урюк. Бальтекей только на минуту заглянул к гостям в юрту, чтобы посмотреть, как устроили сыновей Нуржана, и сообщить им, что скоро подадут плов. Степной обычай не позволял утомлять почетных гостей постоянным присутствием, пока они не отдохнут с дороги. Однако Бальтекея очень интересовали приезжие, и он то и дело наблюдал за ними сквозь небольшую дырочку в кошме. Вот жигит принес блюдо с пловом и бережно поставил его перед гостями. Братья стали есть.
  Знаете   что,— сказал   Акыт,— баран,   которого  заколол хозяин для нашего угощения, сосал не свою матку, а суку.
  А рис, из которого приготовлен плов, рос на кладбище,— заметил Сабит.
  Об    этом     нетрудно    догадаться,— отозвался    Хамит.— Скажу  больше:    наш   гостеприимный   хозяин — незаконнорожденный.
Бальтекея удивил подслушанный разговор и возмутило  подозрение  Хамита,  порочащее  честь  его  матери. Он решил немедленно проверить, насколько основательны предположения гостей. Бий велел позвать к себе чабана.
  Какого  барана  ты  зарезал   для   гостей? — сердито спросил Бальтекей.— Говорят, его выкормила сука?
  Справедливо   говорят,   бай!—ответил   чабан.— Позапрошлой весной у меня в стаде прежде срока объягнилась  одна овца  и  пропала.  Я пожалел  ягненка  и  принес его к суке, у которой были маленькие щенята.  Она и выкормила ягненка...
  Хорошо,  иди  и  позови  ко  мне  узбека,  у  которого мы покупали вчера рис.
Пришел заезжий торговец, и бий спросил его:
  Где ты сеял свой рис? Правда ли, что он вырос на могилах?
  Вполне   возможно,   бий!   Моя   пашня   находится  в логу, на том месте, где давным-давно было кладбище...
Бальтекей разинул рот от удивления и побежал в юрту к своей матери.
  Что   с   тобою,   сын   мой?—спросила   она,   увидев озабоченное лицо Бальтекея.
Матушка,— сказал бий,— не желаю тебя оскорбить, но я должен знать правду. Скажи, как звали моего отца. Тот ли человек дал мне жизнь, имя которого я ношу? Открой мне тайну моего рождения. После недолгого  колебания мать рассказала сыну: