Русская народная сказка : Дунай Иванович

      Посмотрел Солнышко на весёлых гостей своих, пригорюнился, призадумался да и говорит:
      - Все-то здесь у меня на пиру добрые молодцы женатые, у меня одного нет жены, а у вас княгинюшки. Не с кем жить мне, не с кем совет держать. Кто из вас не знает ли для меня невесты? Чтобы лицом была пригожая и речи умела вести разумные: была бы мне доброй женой, а вам княгинюшкой ласковой. Молчат все гости в ответ на речь князя. Один только добрый молодец, богатырь Дунай Иванович, вышел из-за стола, поклон князю низкий отдал и промолвил:
      - Князь Солнышко! Знаю я для тебя невесту: в литовском царстве у короля есть две дочери красавицы: старшая Настасья-королевна всё по полю чистому ездит, ищет подвигов богатырских; младшая Евпраксия живёт дома, сидит в тереме высоком, тридесятью замками заперта, чтобы солнышко не пекло её лица белого, чтобы люди красоты её несравненной не сглазили. Во всём свете не сыскать другой такой красавицы и разумницы, как Евпраксия-королевна: будет она тебе, князь, хорошей женой, а нам княгиней ласковой.
      Понравились Владимиру речи Дуная.
      - Возьми ты у меня, Дунаюшка, - сказал он, - сорок тысяч воинов, возьми и казны золотой, сколько надобно, и поезжай скорее в Литву сватать за меня прекрасную Евпраксию: если не отдадут её тебе добром, добудь силою, только привези мне мою суженую, а я тебя награжу всем, чего сам пожелаешь: и городами с пригородами, и сёлами с присёлками, и серебром, и золотом, и скатным жемчугом.
      И поднёс князь богатырю чару зелена вина в полтора ведра. Взял Дунай чару одной рукой, выпил её единым духом — не поморщился; взыграло в нём сердце богатырское; говорит Дунай князю:
      - Солнышко Владимир! Не надо мне ни казны, ни воинов. Отпусти только со мной в Литву моего любимого товарища, Добрыню Никитича, да дай нам двух коней неезженых, да две плётки нехлёстаные, да два новых седёлышка черкасских!
      И наутро выехали два богатыря из стольного Киева: видели, как они на коней садились, только не видели, как они в путь-дорогу ехали: вспорхнули добрые молодцы, словно два сокола - только их и видели.
      Едут не день, не два - едут неделю-другую и приехали в Литву храбрую, прямо на двор королевский. Говорит Дунай Добрыне:
      - Останься пока, Добрынюшка, около коней во дворе королевском и сам поглядывай на окна палат белокаменных: если что понадобится да позову тебя - поспеши мне на подмогу.
      Расстались богатыри. Идёт Дунай во дворец, кланяется королю литовскому в пояс.
      Узнал король Дуная, обрадовался.
      - Здравствуй, Дунаюшка, куда путь держишь? Ещё послужить мне не хочешь ли? Был ты мне верным слугою: год прожил конюхом, а другой год чашником, а третий стольником; за твои службы усердные посажу я тебя за большой стол, ешь, пей досыта.
      - Батюшка король! - отвечает Дунай. - Приехал я с добрым делом: послал меня ласковый Владимир-князь сватать за него дочь твою, прекрасную Евпраксию-королевну. Прислал тебе Солнышко на этом и грамоту свою государскую.
      Нахмурился король, разгневался:
      - Не за своё ты дело взялся, Дунай Иванович. Где же это видано, чтобы младшую дочь раньше старшей замуж выдавать!
      И позвал король своих татар:
      - Возьмите-ка вы Дуная за белые руки да заприте его в погреба глубокие, закройте решётками железными, задвиньте досками дубовыми, сырой землёй сверху засыпьте. Пусть погостит у нас в глубоком погребе, на досуге думу раздумает.
      Вскочил тут Дунай из-за стола на резвые ноги: как упёрся руками в столы белодубовые - все столы закачались, посуда порассыпалась, напитки поразливались, все татары перепугались. Перескочил тут Дунай через золотой стул, схватил татарина за ноги, стал им направо, налево помахивать, других татар побивать. Сам король со страху бегает по палате, шубой от Дуная прикрывается, уговаривает доброго молодца:
      - Уймись, свет Дунаюшка, не гневайся. Садись лучше со мной за дубовый стол; отдам за князя Владимира дочь свою Евпраксию; дам ей в приданое и коней добрых, и казны, сколько надобно.
      - Не умел ты меня, добра молодца-свата, честью встретить, так я без тебя управлюсь; сам возьму, что мне понравится!
      Пошёл Дунаюшка по палатам королевским: в дверь плечом упрётся - и ключей не надо: двери сами настежь отворяются; и добрался до высокого золотого терема, где сидела за тридцатью дверьми, тридцатью замками, прекрасная королевна Евпраксия.
      Спрашивает Дунай Евпраксию:
      - Пойдёшь ли, красная девица, замуж за нашего князя - Владимира-Солнышка?
      Отвечает королевна:
      - Три года я о том Бога молила, чтобы мне за вашего князя замуж выйти! Взял тогда Дунай королевну за белые руки, прихватил с собой и слуг королевских, и золотой казны - выходит на двор палат белокаменных, а на дворе Добрынюшка как услыхал, что обижают Дуная, принялся с татарами расправляться: уложил народу семь тысяч и псов пятьсот штук без малого.
      Увидав Дуная с Евпраксией, унялся Добрыня. Сели богатыри на коней и выехали в раздолье - чистое поле вместе с невестой княжеской. Говорит по дороге Евпраксия прекрасная:
      - Слушай, Дунаюшка Иванович, есть у меня сестрица молодая, Настасья-королевна: ездит она в чистом поле, богатырствует; носит доспехи булатные, стрелы калёные пускает; силушку дал ей Бог великую. Смотри, не делай ей зла, если с ней в поле встретишься.
      Едут богатыри день, другой, застигла их в пути ноченька тёмная; поставили они палатку белую полотняную, в ногах привязали добрых коней, в головах воткнули острые копья, в правую руку взяли саблю, а в левую кинжал булатный и легли спать. Спят крепко, отдыхают, однако слышат сквозь сон, как какой-то татарин ездит по чистому полю.
      Встали раненько утром, росой умылись, Богу помолились, в путь пустились; слышат — едет за ними татарин в погоню.
      Говорит Дунай Добрынюшке:
      - Вези-ка ты, Добрынюшка, Евпраксию-королевну в Киев к Владимиру с великою почестью, а я хочу с богатырём силой помериться!
      Так и сделали.
      Повернул Дунаюшка коня за татарином вослед.
      Ехал долго ли, коротко ли, догнал татарина; не затеял Дунай сразу битвы, стал с богатырём разговаривать:
      - Зарычи-ка ты, татарин, по-звериному, зашипи по-змеиному! Засвистал, зарычал татарин: в чистом поле камушки рассыпались от его крику молодецкого, травушка полегла, повяла, цветочки с корнями повыдернулись, сам Дунай с коня свалился.
      Вскочил Дунай, бросился на татарина; завязалась между ними борьба великая; скоро повалил Дунай татарина на землю, стал богатыря расспрашивать:
      - Скажи, добрый молодец, не утаи, как звать тебя по имени, какого ты роду-племени?
      Отвечает татарин:
      - Если б я тебя с коня сшиб - не стал бы я тебя об имени твоём расспрашивать, а распорол бы булатным кинжалом твою грудь белую.
      Уже поднимает Дунай свой кинжал булатный, да вдруг сердце в нём встрепенулось, руки в плечах застоялись, не поднимаются руки на татарина. Говорит ему татарин:
      - Как это не узнал ты меня, тихий Дунаюшка: разве мы прежде по одной дорожке не езживали, за одним столом не сиживали? У
      знал тут Дунай Настасью-королевну, обрадовался.
      - Пойдём же со мной, красная девица, в стольный Киев; в церкви Божьей повенчаемся - будешь мне женою!
      Сели они на коней и поехали в Киев: поспели к тому времени, как в соборной церкви венчали прекрасную Евпраксию с князем Владимиром. Тут же повенчали и Настасью-королевну с Дунаем-богатырём, и затеялся великий пир в палатах великокняжеских.
      Пируют день, другой; развеселились гости; сам Дунай на радостях расхвастался:
      - На всём свете не найдётся второго такого богатыря, как Дунай Иванович: князя Солнышка женил, самому себе по сердцу жену нашёл.
      - Не хвастайся, свет Дунай Иванович, - говорит ему молодая жена, - есть и получше тебя богатыри: никто не поспорит красотой с Чурилой Пленковичем, смелостью с Алёшей Поповичем, учёностью с Добрыней Никитичем. Есть и мне чем похвастаться, даром что я женщина: никто не поспорит со мной уменьем стрелять из лука. Выйдем-ка в чистое поле; положу я своё колечко серебряное тебе на голову, за колечком поставлю острый нож; как пущу я из лука стрелочку калёную, пройдёт стрела через колечко по острию ножа, расколется на две равные половинки: на глаз будут половинки равны, на вес верны.
      - Посмотрим, - говорит Дунай, - не даром ли ты хвастаешься!
      И пошли они в поле; стала Настасья стрелы пускать; каждая стрела сквозь колечко проходит, на острие ножа на две равные половинки раскалывается.
      Захотелось и Дунаю попробовать своё уменье, да не тут-то было. Стал стрелять: первый раз стрелял — не дострелил, а второй раз — перестрелил.
      Рассердился Дунай на жену; стыдно ему стало, что она, женщина, лучше его стрелять умеет, и говорит ей грозно:
      - Становись-ка в третий раз передо мной - теперь уже выстрелю я как следует, не промахнусь.
      Видит Настасья — недоброе муж замышляет; упала перед ним на колени, просит, молит:
      - Прости мне, Дунаюшка, похвальбу мою неразумную, побей меня, накажи - только не казни лютой смертью!
      Не слушает Дунай, крепкий лук натягивает и пустил стрелу Настасье прямо в темечко, и не охнула бедная, как сноп на землю повалилась. Спохватился тут Дунай: жалко ему стало молодой жены своей.
      - Погубил я душу невинную; пусть же там, где пала головушка белой лебеди, и сокол ясный голову свою сложит!
      Взял Дунай свой острый меч и пронзил им свою грудь белую.
      И потекла Дунай-река от крови его богатырской, а от крови Настасьи другая потекла быстрая реченька: одна река в другую вливается, на быстрые ручейки распадаются, по земле светлыми струйками разливаются.