Казахские народные сказки : Легенда о мертвом и живом и об их дружбе

Ступай, сын   мой, ищи! — Сын садится   на  лошадь,  берет провизию и оружие.
Видите, отец был чародей и хотел испытать детей: он отправляется через шесть степей и, обратившись в шесть волков, ждет сына. Увидевши шесть волков, сын испугался, убежал домой и лег. Средний сын просится тоже у отца  искать лошадей, и он также прибежал домой, испугавшись волков. Остается самый младший, он говорит:
  Я буду искать.
  Ладно! —отвечает отец.
Обратился он в шесть тигров и лег на пороге. Увидевши отца, обратившегося в шесть тигров, сын ударил несколько раз по лошади и бросился на тигров. Только что он хотел всадить в тигров копье, как услыхал отцовский голос.
  А-а! — говорит отец,— это ведь  я.  Знаю  я, что ты всадишь копье.
  Да и я знал, что это ты.
  Ну, подними руки, я благословлю. Тут он дает благословение и говорит:
Да будет благополучный путь перед тобой, да обря-щешь искомое.— И еще говорит:—Не забудь,   сын,   когда придется   тебе   быть   в   местах   необитаемых, не   оставляй могил,   если   будут   встречаться   ночью — ночуй   при   них.
По прошествии многих дней однажды  на закате солнца младший сын увидел группу могил, вокруг — никакого жилья. Видит, на западной стороне их стоит свежая черная могила. Приходит, говорит:
  Салем!
Когда сказал «салем», он услышал в ответ:
  Кого спрашиваешь?
И выходит молодой человек с прекрасно выведенными бровями.
   Кого спрашиваю?  Я божий странник, думаю попроситься на ночлег.
  Сходи    с    лошади,— говорит,    а    сам    поддерживает за узду, ссаживает, оказывает почесть. Взял за руку, и говорит мертвый живому:   Закрой  глаза  и,  когда  я  скажу,  тогда  открой,— и ведет.   Когда   сказал:    «Открой»,— младший   сын   видит: прекрасная  юрта,  войдешь — не выйдешь,   пахнет так хорошо,  свежей  травой.  Как  только  сели,  подозвал хозяин черного   слугу.   «Ступай,— говорит,— веди   для   гостя   барана». Черный слуга вышел и привел, держа за шею, серого барашка. Зарезав, как следует сварили, съели и легли спать. Настало утро;  умыв  лицо и руки, мертвый дал гостю остатки  вчерашнего ужина.   Сидя   таким   образом, сказал  мертвый:   «Давай  будем  друзьями».— «Будем  так будем!» Тут же обнялись они крепко и сделались друзьями. «Теперь поеду,— говорит живой,— искать кысраков». «Хорошо,   друг,  но   наперед   расскажем   свои   тайны.  Я был единственный  сын  одного  бая.  Отец  мой  был  богат.  Раз наш народ повел войска на войну, я тоже оконился. Тогда един всадник в загнутой черной шапке, на черной с лысиной лошади, с длинной красной пикой в руках, с острой черной бородкой вышел,   вызывая   на   единоборство.  Я тоже вышел. Он от людей и жилищ, а я от набежников. Он поправил копье— и я тоже, у меня копье было короче, у него длиннее. Его удар достиг раньше, и я был убит. За то, что я умер от врага на войне, бог сделал меня таким саидом. В этом походе подо мною была худая лошадь. Отец был богат, у него были две лошади... полетит птица — не нагонит, погонится неприятель — не настигнет; я на одну было сел, да отец не позволил. Если, друг мой, хочешь быть ты мне другом, то сегодня доедем до нашего аула, у нас будем ночевать, твои кысраки  в нашем стаде ходят,  размножившись до девяноста лошадей.  Если   меня   почитаешь   другом, то распори   двух   лошадей   айчубарых,   они   ходят   вместе». «Ладно,— говорит живой,— распорол бы, друг, да жаль — нет у меня ножа»   У мертвого жигита был маленький хорошенький   ножик.   «Возьми   его,— говорит,— и   распори.  Я тебя прошу, когда будешь у наших, то не показывай ножика — моя сестра узнает, и тебе будет жутко». Живой молодец приехал и стал на ночлег у отца мертвого своего друга. Настало утро. Пришли с урусей табуны. Сел он на лошадь и выехал навстречу табуну. Пастухи были все молодые, он не принял их за людей, а два айчубара играют в табуне, он схватил их и разрезал им желудки. «Бай! Бай! Один человек распорол двух айчубаров»,— крича, прибежали мальчики до аула. Кто же станет смотреть, когда распороли айчубаров; со всех сторон погнались севшие на лошадей. Схватили живого друга и привели к баю. И этот бьет и другой бьет; бьют сначала связанного и одетого, а потом стали раздевать, сняли все, остались сапоги. Когда сняли сапоги, ножик и выпал. Сестра мертвого друга стояла тут. Как увидела ножик, тотчас узнала. «Ойбай! — крикнула она,— это ножик брата»,— и схватила его в руки. Прежде били — не били, а настоящее битье началось теперь. «Это он убийца!»—кричат кругом и хотят его убить. Но друг прежде сказал ему: «Если очень станут мучить, то скажи все, как было». Видя, что не избежать смерти, он сказал: «Журт! Правду скажу—умру, не скажу — умру! Я прошу всего три слова — сказать или нет?» «Скажи,— говорят,— если имеешь что». От начала рассказал все, что с ним приключилось. Все рассказал Теперь никто не поверил. «Ложь,— говорят,— убьем! Говори правду, ты убийца».— «Народ, вы мне не верите; если я вам покажу моего друга, то поверите?» — «Жарай-ды! Прекрасно, покажи только, поверим». Бай начал собирать народ свой, чтобы идти на могилу сына. Сели на лошадей, а нашему жигиту дали тощую клячу. Да ведут его в середине толпы: все еще не доверяют. Доходят до кладбища. «Народ,— говорит жигит,—когда увидите, стойте вы здесь, да не плачьте, я вызову моего друга». Народ остановился, но отец мертвого не выдержал, пошел вслед за жигитом. Мертвый друг все это знает уже давно — аруахам все известно. Хотя отец его и оскорблял, но он думает дать ему салем и выходит. С отцом поздоровался... приходит потом мать, с ней тоже поздоровался. Затем сестра единственная и с нею невеста, которую он оставил у родителей на правой стороне (т. е. в девицах). Невеста было подошла вперед, он оттолкнул ее мизинцем правой руки. Побыл с сестрой. Бедняжка, увидя единственного брата, давно умершего, не выдержала, и одна слеза покатилась и упала на правое плечо мертвеца. Слеза капнула, и брат исчез неизвестно куда. Народ после поверил жигиту: «Хорошо! Молодец!» И стал не как прежде: стал почитать жигита. «Ты,— сказал бай,— .друг моего единственного светильника, ты мне теперь то же, что он; возьми половину моего скота и моих душ». «Ничего мне не нужно, отдай моих кысраков». Старик два раза повторил свое предложение; жигит два раза отказал и, поклонившись, расстался с баем и погнал девяносто своих кобыл. Поехал опять на кладбище, расположил в стороне свой косяк, а сам подъехал к могиле и говорит: «Достым!» Друг не выходит. До трех раз кричал: «Друг!» В четвертый раз друг вышел, бледный, изнеможенный. «Я,— сказал мертвый,— давно слышал твой голос, да нельзя было мне скоро выйти. Слеза моей сестры, упавшая на мое плечо, сделалась рекой и потопила меня. Когда ты звал меня в первый раз, я был на той стороне реки, в другой — я был в середине, в третий — я вышел из воды и переводил дух. Ох! Измучился я совсем в эти дни». Тут он повел друга в свое жилище, и они прожили вместе несколько дней, лошади паслись, и ничто плохое не могло им сделаться. Стал живой друг собираться домой. «Ну, друг,— сказал тогда мертвец,— ты, друг, уедешь с лошадьми и подводами цел и невредим домой. Своих ты застанешь в приготовлениях на войну. Твои родные будут говорить: не ходи в поход, ты и так приехал измученный, истощенный! Но ты не слушай их и поезжай в поход на другой же день». Приехал жигит домой, все обрадовались. Отец, мать, родные стали уговаривать, чтобы он не ездил, но он, помня слова друга, переночевал день дома, да и в путь. Друг ему еще говорил на прощанье: «Когда достигнете вражьих аулов, все ударят в коней, ты скачи один по западной стороне; на тебя бросится из аульных людей один — в черной с загнутыми полями шапке на черной с лысиной лошади, с длинным красным копьем и с черной острой бородкой.